⠀Здесь / Ici⠀

Что делаешь?

Что делаешь? — Живу в своем саду,
Танцую у соседей на виду,
Смотрю, как спеет яблоко на ветке,
Сворачиваю розу из салфетки,
Читаю книжки, сплю и вижу сны
О жизни, не имеющей длины.

Что делаешь? — Планирую побег,
Жду встречи с сотней тысяч человек,
Подмигиваю яблоку на ветке,
Мечтаю часто, а читаю редко,
Боюсь, что небеса ко мне глухи,
И иногда впотьмах пишу стихи.

Что делаешь? — Заботы мне не впрок —	 
Ночь коротаю, глядя в потолок,
Опять читаю, яблоко рву с ветки,
И привожу в порядок дом свой ветхий,
И чувствую, как горло давят слёзы,
Наткнувшись на салфеточную розу.

Qu’est-ce que tu fais?

Qu’est-ce que tu fais? J’habite à mon jardin,
Je danse à la vue de mes voisins,
Je vois grandir une pomme sur une branche,
Je fais une rose d’une serviette blanche,
Je lis, je dors, je rêve dans mon cœur
D’une vie qui n’aurait pas eu de longueur.

Qu’est-ce que tu fais? Je vais m’enfuir, j’attends
Un rendez-vous avec cent mille gens,
Je cligne à la pomme sur la branche,
Rêve tous les jours, ne lis que le dimanche,
J’ai peur qu’aux cieux on n’entend plus ma voix,
Et dans le noir je versifie parfois.

Qu’est-ce que tu fais? Malgré tellement d’affaires
La nuit je suis couchée les yeux ouverts,
Je lis, cueillis la pomme de la branche,
J’inspecte ma maison et puis la range,
Et presque pleure si mon regard s’arrête
Sur la vieille rose faite d’une serviette.

Бабочка

Струйка вина или капелька крови
Рта уголок окропила?
Что ж, и невестина доля, и вдовья
Станет когда-нибудь милой,

Станет твоей. Ты ей будешь гордиться.
В бабочку горечь твоя превратится.
Речь твоя станет неспешной,
Взгляд — волевым и нездешним.

Будешь ты лёгкой, прозрачной, летящей,
Будешь средь тварей царицей.
Только река по тебе настоящей
Будет в конвульсиях биться.

Да узловатые ветви без почек
Вспомнят с тоской твое платье в цветочек	
И содрогнутся от вида
Первой недетской обиды.

Papillon

Soit-elle du vin ou du sang, cette preuve
Là, dans un coin de ta bouche?
Les deux destins, de fiancée et de veuve,
Il faut qu’un jour tu les touches,

Que tu les prennes, que tu les assumes,
Qu’en papillon tourne ton amertume,
Que tu sois fière et absente,
Que ta manière soit plus lente,

Que tu t’envoles, limpide et legère,
Parmi les autres la reine.
Mais toi de vrai, c’est pour qui la rivière
Va se crisper de la peine,

Et puis ces branches pelées, qu’elles s’efforsent
De revoir ta robe à fleurs de l’enfance,
Et qu’elles frémissent d’être sûres
De ta première blessure.

Здесь

Шкаф стремится ввысь, как будто хочет	
Полками достать до потолка.
Засиделась я до поздней ночи
С книгами и кружкой молока.

В доме пахнет мылом и лакрицей.
За окном свирепствует метель.
Самые задумчивые лица —
У игрушек выросших детей.

Вязанная шаль на спинке стула.
Выцветший орнамент на стене.
Мать в соседней комнате вздохнула,
Повернувшись на спину во сне.

Я здесь выросла, я здесь состарюсь.
Здесь моя лоскутная постель.
Здесь моих стихов и плод, и завязь —
Нечленораздельная метель.

Допиваю молоко из кружки
И тихонько прикрываю дверь,
Потому что старые игрушки
Каждый шорох чувствуют живей.	

Ici

Sombre dans la nuit, l’armoire remonte,
Comme si chaque étagère voulait
S’accrocher au ciel. Je suis veillante
Sur mes livres avec une tasse du lait.

Là, c’est de la neige et des nuages,
Mais ici, c’est du savon qu’il sent.
Rien n’est plus pensif que les visages
De jouets d’enfants adolescents.

Une chaise, un châle sur le dossier et
L’ornement fané de la tenture.
Dans son lit a soupiré ma mère
En se retournant derrière le mur.

Je suis neé ici, ici de même
Je deviendrai vieille à mon palais,
C’est ici d’où viennent mes poèmes
D’une tempête inarticulée.

Je finis mon lait et je me lève
Pour fermer la porte doucement,
Car les vieux jouets qui dorment et rèvent
Sont sensibles au moindre bruissement.

Глаза

Бывает, против разума
Упрямо я иду.
Я словно чем-то связана,
Быть может, на беду.

Игра идёт горячая,
Азартом пьян игрок.
Несёт меня сворачивать
Со всех прямых дорог.

Бессильна зоркость сокола,
Где всё решает звук.
Хожу вокруг да около,
Сужаю некий круг.

И неотступным вороном
Возьми да привяжись
Одни глаза, которые
В толпе ищу всю жизнь.

Мелькают меж прохожими…
Я знаю: рай и ад
Открылись бы мне в тот же миг,	
Поймай я этот взгляд.

Сияет звёздной россыпью
Лесное озерко.
Ходить путями Господа
Бывает нелегко.

Настал момент решительный,	
Игрок кладёт туза.
И тут я вдруг увидела
Те самые глаза.

Туза покрыли козырем.
Свет вспыхнул и погас.
И пали звёзды в озеро,
Сверкнув в последний раз.	

a

Je vais parfois obstinément
Tout contre la raison.
C’est pour malheur, évidemment,
Comme si l’on m’emprisonne.

Le jeu flambé et passionné,
L’ivresse de hasard.
Qu’est-ce qu’il y a qui me fait tourner
De chaque droit trimard?

À quoi sert l’œil d’oiseau de proie
Là où il n’y a qu’un son?
En rond de plus en plus étroit,
Je vais toujours en rond.

Et obsédants comme un corbeau,
M’ont toujours poursuivi
Les yeux que parmi le troupeau
Je cherche toute la vie.

Ils cachent entre les passants…
Le paradis, l’enfer,
Ils m’ouvriront le même instant
Si je peux les trouver.

Pleins des étoiles sont les yeux
Du lac parmi le bois.
Marcher sur les chemins de Dieu,
C’est pas facile parfois.

Eh bien, allons, vient le moment
Où entre l’as en jeu,
Et puis je vois tout brusquement
Les mêmes, les propres yeux.

Lʼéclair s’allume et puis s’éteint,
L’as est coupé, parbleu!
Et les etoiles brillent à la fin
Et puis tombent dans l’eau.

Августовская элегия

Каждая травинка дышит светом.
Свет повсюду, даже там, где тень.	
Плодоносной мыслью славен этот
Идеальный августовский день.

На пороге Яблочного Спаса,
Убранного сонмом облаков,
Ничего нет проще, чем распасться	
На обрывки собственных стихов.

Многогранней самого поэта,
И красноречивей, и острей
Говорят стихи, и вот уж лето,
Тая, переходит в акварель…

Страшен и велик соблазн прокрасться,	
Не оставив видимых следов,
В это акварельное пространство
Без отсчёта дней до холодов.

Élégie de septembre

Chaque herbette respire la lumière,
C’est partout, même où il y a de l’ombre.
Se remplit d’idée si frugifère
La journée parfaite de septembre.

Justement après l’été qui passe,
Justement avant l’approche d’hiver,
Rien n’est plus facile quand on se casse
En images de ses propres vers.

Plus aigues que le poète lui-même,
Bien plus éloquentes, plus naturelles
Sont toujours les lignes de ses poèmes,
Et l’été se tourne en aquarelle.

Toi, tu es si grande et effrayante,
Tentation d’aller tout à travers
De l’espace lavé, où l’on ne compte
Pas les jours restés avant l’hiver.

Двор

До чего же притих мой стареющий двор!..
Я задела его ограждённый простор,
Я задела его тишину второпях —
Дрогнул двор, и посыпались листья.

Стало жалко его, этот тающий двор,
Голубой и такой одинокий простор,
В чьих утративших прежнюю живость глазах	
Нет ни злобы, ни мелкой корысти.

Я таким же увижу его поутру —
Если только сама в эту ночь не умру.
Истончившийся лист полетел по двору
И дрожит на ветру, и дрожит на ветру.

Cour

Ce qu’elle se tient coite, ma cour qui vieillit!..
J’ai touché par hazard son espace réduit,
J’ai touché son silence précipitamment —
Elle a laissé tomber des feuilles brunes.

Et j’ai pris en pitié de ma cour qui s’enfuit,
De l’espace si bleu et tout seul aujourd’hui
Dont les yeux, privés de l’allégresse d’anton,
N’ont ni mesquinerie ni rancune.

Moi, je vais la revoir au matin, comme avant,
Sinon la mort m’emporte au soleil levant.
Au-dessus de la cour vol une feuille fine et jaune,
Et frémit dans le vent, et frémit dans le vent.

Мелодия

Плыли облака над крышами.	
Я мелодию услышала.
Плещет призрачными крыльями,	
Совершенная, как лилия.

В этот миг её зачатия
Захотелось мне поймать её.
Две слезинки с неба капнули.
Неужели ты в руках моих?

Не соперница природе я.
И прозрачная мелодия
По небу теперь рассеяна
Лёгким облачком сиреневым.

Melodia

Les nuages nagent par-dessus
D’une musique que moi, j’ai aperçu.
En battant les ailes et frémissant,
À une fleur si belle elle ressemble.

Juste à ce moment de sa naissance
J’ai voulu la prendre par violence.
Une larme du ciel est sur mes doigts.
Est-ce que c’est réel, tu es à moi?

La nature est bien plus forte que moi,
La musique y vient et puis s’en va
Dans le ciel si large pour nager
D’un petit nuage mauve léger.

Две даты

Сквозь тучи пробилась струя
Неяркого света осеннего.
На камне две даты, и я
Стою перед ними в смятении.

Не в силах в одно их сложить,
Я с ними опять поздоровалась.
На кладбище — тихая жизнь.
А на фотографии — молодость.

(Сквозь тучи пробилась струя
Неяркого света осеннего.
На камне две даты, и я
Стою перед ними в смятении.)

О вечность, ты друг или враг?
И мысль, как безумная, мечется:
Зарница в сознании, мрак,
Рождение, смерть, человечество.		

Deux dates

Il y a un rayon de lumière
Perçant les nuages comme un jet doré,
Deux dates gravées sur la pierre,
Et moi devant elles toute effarée.

Est-ce que j’en peux faire un entier
Ou tout simplement les saluer plutôt?
Voici la vie au cimetière,
Voici la jeunesse sur le photo.

(Il y a un rayon de lumière
Perçant les nuages comme un jet doré,
Deux dates gravées sur la pierre,
Et moi devant elles toute effarée.)

L'éternité, prise de fièvre,
Fait des confidences à mon idée:
L’eclair dans l’esprit, les ténèbres,
La mort, la naissance, l’humanité.

Море

Уже погасли звёзды ночи,
Но утро медлило. С залива
Вдруг ветер поднялся восточный
И что-то прошептал оливам.

А море старое дремало.
Но вот в нём что-то всколыхнулось:	
Ему почудилось начало,
Счастливая морская юность.

Всему виной восточный ветер.
Захлёстнуто волной историй
Из прожитых тысячелетий,
Заколыхалось в танце море.

Сперва растерянно, несмело,
Потом решительно и бодро.
О возродившееся тело,
О руки, плечи, грудь и бёдра!

Где прежняя его усталость,
Его безропотные воды?
И юбки моря ввысь взметались,
Забыв приличия и годы.

Оборки, веер — как в тумане!
И только голубая роза
Напоминала об обмане,
Мелькая в волосах белёсых.

¡Ay, alegría, alegría!
Ай, упоение экстаза!
Что если море вдруг отринет
Все десять заповедей сразу?	

Но вот уж золотом восхода
Подёрнулся залив укромный.
Опомнились морские воды
И заиграли рябью скромной.

И море снова стало старым,
И добродушным, и почтенным.
И к берегу прибило даром
Потраченную в танце пену.

И не видал никто на свете
Того безумного порыва,
Хотя иной и мог заметить
Улыбку на губах залива.
  

a

Se sont éteintes les étoiles,
Mais l’aube tardait encore, pensive,
Avant qu’une brise matinale
N’ait chuchoté aux feuilles d’olives.

La mer dormait, prise de paresse,
Puis s’est émue sa chair ancienne,
Elle a rêvé de sa jeunesse,
De la jeunesse pélagienne.

Le vent de l’est en est coupable
Que sous pression d’une vague dense,
Ayant chassé marchand de sable,
La mer s’est mise à une danse

D’abord un peu timide et drôle,
Puis vigoreuse et ingambe.
O renaissance des épaules,
Des bras, des seins, des hanches, des jambes!

S’en est allée sa lassitude
Des eaux tranquilles et bien sages,
Ses jupes montaient tout au-dessus de
Les convenances de son age.

Sa robe à ruches est, comme en songe,
Toute neuve, sinon qu’une rose d’ azur est
La seule enseigne du mensonge,
Plantée parmi sa chevelure.

O allégresse, allégresse,
L’extase qui monte jusqu’au comble,
Prête à nier dans son ivresse
Les dix commandements ensemble!

Mais aussitôt que l’or d’aurore
A teint les crêtes et la plage,
La mer s’est ressaisie encore et
Redevenue discrète et sage.

Encore très vieille, très aimable,
Elle a retrouvé sa balance,
Couvert un peu partout le sable
D'écume gaspillée dans la danse.

Personne au monde, à vrai dire,
N’assistait là à cette affaire,
Malgré qu’on ait pu voir sourire
Les lèvres de la baie solitaire.

Фауст

Нервы перекручены, 
Дух в огне, и Фауст,
До смерти измученный, 
Топит белый парус.

Чьё-то судно плавало, 
Ты его разрушил.
По ошибке дьяволу 
Взял и продал душу.

Взял и стал орудием. 
И стоишь растерян,
Обвинённый судьями 
В том, чему не верил.

Ты увидел искорку, 
Блеск зеленоватый.
Ты тревожишь истину, 
Злостный соглядатай.

Знание прощается 
Лишь счастливцам редким.
Ад земной вращается, 
Словно прялка Гретхен.		
 

Faust

Tous les nerfs tordus rudement,
Comme un feu les mange.
Épuisé par ses tourments,
Faust noie une voile blanche.

Un vaisseau parmi les lames
N’est plus que des bris et
Toi, tu as vendu ton âme
Au diable par méprise.

Une outil malencontreuse,
Pauvre et dérisoire,
Accusé de quelque chose
Que tu n’ose pas croire,

Tu n’as vu qu’une étincelle,
Une brillance verte.
Verité, ne veut pas elle
Être découverte.

C’est impardonnable à l’homme,
Cette science secrète.
Tourne l’enfer du monde comme
Le rouet de Grète.

Я лечу

(Я не иду. Я лечу.
Махмуд Дарвиш,
«В Иерусалиме».)

Я лечу, а не иду.
Я лечу, лечу по льду.
По серебряному льду
Линию конька веду.

И встают из-под конька
Горы, реки, облака,
И грядущие века,
И случайная строка.

Всё, что только захочу,
Зажигаю, как свечу.
Я взбегаю по лучу.
Я лечу, лечу, лечу

К тайнику моей мечты.
В летнем ливне — я и ты.
И лиловые цветы.
И церковные кресты.		

a

(Je ne marche pas. Je vole.
Mahmoud Darwich, 
«À Jérusalem».)

En volant, pas en marchant,
En volant le long des champs
De la glace qui brille d’argent,
Mon patin conduit son chant.

Le patin laissant derrière
Des montagnes, des rivières,
Des demains et des hiers
Et des lignes de ce vers.

Tout ce qu’il y a sous mon talon,
Je l’allume en brûlant,
Et je monte le rayon
En volant, volant, volant

Au sommet de la beauté.
Moi et toi, la pluie d’été.
Et les fleurs du ton bleuté.
Et les croix des temples quittés.

Церковь

Круг троллейбусный, ларьки,	
Сигаретный дым.
Купол церкви. Голубки
Ищут корм под ним.

Стоило ли кровь-вино
В муках проливать?
Ведь у храма всё равно
Будут торговать.

Стоило ли тело-хлеб
Умертвить навек?
Ведь всё так же глух и слеп
Нищий человек.

Стоило. А для чего,
Знал лишь Он один.
Тихий колокольный звон
Слышен позади.	

Lʼéglise

Des échoppes devant l’église,
Des trolleys, des gens.
Sous l’église se nourrissent
Des vols des pigeons.

Est-ce que ça valait la peine
De couler le sang,
Si au temple tout de même
Y a des commerçants?

Ça valait le pain du corps
Mis pour tous à table,
Si les hommes restent encore
Sourds et misérables?

Ça valait. Mais à quoi bon,
Lui seulement l’a su.
Le son doux du carillon
S’entend par-dessus.

Колечко

Жизнь тянулась вечно,	
Ничего не стоя.
У меня колечко
Было золотое.

Я жила под крышей,
Под крылом, под сенью,
Там, где не был слышен
Шорох опасений.

А они шуршали,
Смутно шелестели.
Не было печали,
Не было смятенья.

В жизни бесконечной
Всё теперь другое.
Может ли колечко
Уберечь от горя?

Может ли вернуться
Свет, сиявший даром?
Кто заснул безумцем,
Тот проснётся старым.

Ах, кольцо-колечко,
Выйди на крылечко,
Я тебя поймаю
На вершине мая,

Унесу в сирени,
Рухну на колени,
На всю жизнь хрома,
И сойду с ума.

a

Elle coulait d’une eau d’heur,
La vie éternelle.
J’avais un anneau d’or,
Une bague belle.

J’habitais à l’ombre,
À l’abri, et là j’ai
Pu à peine entendre
Le rumeur d’ouvrages

Qui chantaient complaintes,
Murmurer sans cesse.
Je n’avais ni crainte
Ni aucune tristesse.

Mais la vie à l’aube
Change de mise en scène.
Est-ce que mon anneau peut
Me sauver de peine?

Est-ce qu’on peut rentrer dans
La lumière gracieuse?
Se réveille chargé d’ans
Qui s’endort un gosse.

Mon anneau, ma bague,
Viens au terrain vague
Quand le mois de mai
Sera au sommet.

Moi, je vais te prendre
Au lilas, dans l’ombre,
Boiteuse à jamais,
Folle désormais.

Картинка

(Две зарисовки - I)

Чудится картинка	
Мне издалека:
Мост и синий поезд,
Под мостом река.

Синий поезд в синем
Воздухе повис.
А река искрится,
Шепчет, манит вниз.

Перееду реку,
Окажусь в краю,
Где укрыло время
Станцию мою.

Там в вечернем солнце	
Тонет непокой.
Там живёт мой папа,
В доме за рекой.

(Deux esquisses - I)

Une image qui tremble
Mais ne s’en va pas:
Celle du pont, du train bleu,
La rivière en bas.

Le train bleu qui monte,
Pend dans l’air tout bleu,
La rivière brillante,
Le murmure de l’eau.

Je viens au travers de
La rivière encore,
Où, du temps couverte,
Ma plate-forme dort.

Et quand j’y arrive,
Lʼinquiétude me quitte
Là, sur l’autre rive,
Où mon père habite.

Метромост

(Две зарисовки - II)

Когда мой разум тисками
Сжимают жалость и ярость,
И в жизнь претворяется, как по программе,	
Всё то, чего я боялась,

И землю способен разверзнуть
Навязчивый колокольчик,
Когда мои помыслы — скверна и мерзость,
И падать мне некуда больше,

И пальцы одеревенели
От внешней и внутренней стужи,
Тогда прерывается кабель тоннеля
И поезд выносит наружу.

И я воспаряю над бездной
В своей отрешённости грубой.
Отныне дарованы мне безвозмездно
Река и фабричные трубы.		

(Deux esquisses - II)

Lorsque j’ai du feu dans l’ âme,
Toute en pitié et colère,
Et la vie me fait comme d’après un programme
Tout ce qu’il ne faut pas faire,

Lorsque de la cloche obsédante
La terre presque s’entrouvre,
Lorsque je suis pleine de crasse et de honte,
Tombée tout au fond de leur gouffre,

Et lorsque les doigts s’engourdissent
Du froid extérieur et interne,
C’est bien le moment où les câbles se brisent
Et le train me sort des cavernes.

Et puis je m’envole, et la terre
Lointaine tout en bas se dessine,
Et j’ai désormais en cadeau la rivière
Et les cheminées des usines.

Засыпаю

Гаснут звуки в дому,
Словно угли в золе.
Я вплываю во тьму
На большом корабле.

Отгремела гроза —
Мокрый мир не узнать.
Приоткрылись глаза
И закрылись опять.

Шум серебряных крон
На безветрии стих.
Да приснится мне сон.
Да приснится мне стих.	

Je m’endors

Meurent les bruits de manoir
Comme en cendre un charbon.
Je navigue dans le noir
À bord d’un bateau grand.

L’orage vient de finir,
Tout est neuf et mouillé.
Les yeux viennent de s’ouvrir
Et puis se refermer.

Et comme un bon élève
S’est calmé le bruit vert.
Que je rêve d’un rêve.
Que je rêve d’un vers.	

И этот свет

И этот свет, и эти облака,
И еле слышный запах гиацинта,
И звук дрожащий, что един пока,
Но расцветёт и терцией, и квинтой,
Трезвучием поэзии святой,
И эти окна, залитые светом, —
Клянусь, я всё отдам руке пустой,
Протянутой ко мне, как за монетой.	
Я всё отдам, и будет без гроша
Счастливая и нищая душа.		

a

Et cette lumière, et ces nuages d’or,
L’odeur à peine sensible de jacinthe,
Le son vibrant qui est tout seul encore,
Mais va fleurir de tierce et de quinte,
L’accord parfait de poésie sacrée,
Et ces fenêtres, pleines de lumière radiante,
Je jure que tout ça, je le donnerai
A une main vide, tendue a moi, mendiante.
Je donnerai tout ça a cette main,
Mon âme restée heureuse et sans un.